|
- и крупные красные руки, освещенные косыми лучами солнца из открытых иллюминаторов другого борта. Было дело - и .ради дела применяемая извечная военная необходимость: пожертвовать малым во имя большого. Выслушав доклад Барбаша, командующий отодвинул от себя газету с текстом закона о сельхозналоге, спросил, как строится дом для офицеров эскадры. Ответили. Еще о чем-то спросил - тоже ответили. Перешел к сути только тогда, когда убедился: тихому, не для ходового мостика, голосу его внимают и повинуются. - С увольнением дела обстоят плохо - такое признание прожурчало в салоне (Долгушин слушал, опустив глаза). Как стало известно, на эскадре к тому же какая- то подозрительная возня вокруг приказа, какие-то мысли по поводу отмены его. Кто-то уже отменил, какой-то офицер эскадры. Фамилия? - Я знаю - этого достаточно! - раздалось из угла. - Зачем засорять голову? - -Меня интересует не его фамилия, - последовало уточнение. - Командира. Сказали. Командующий долго не мог говорить. Видимо, не сразу поверил. - А в каком звании этот... с линкора? Ответили. - Сколько старших лейтенантов в штате эскадры? Никто точно не знал. Но и ответа не требовалось. - О них надо думать. О старших лейтенантах и лейтенантах... Они, командиры подразделений, определяют, кого уволить, а кого нет. Правильно решают или неправильно - это выяснится позднее. Но одно несомненно: решают одинаково. Что немаловажно, весьма немаловажно, учитывая то, что комментарии к этому вот документу, - палец наставился на газету, - должны быть одинаковыми... Намеренно удлиненная пауза. Кресло в углу, в тени, расположено так, что командующему пришлось повернуть голову - и крупные красные руки под взглядом его уползли в тень, явно не желая связывать себя с единомыслием лейтенантов и старших лейтенантов. Пальцы командующего ласкающе притронулись к маленькой красной коробочке с надписью "ДРУГ", желтыми буквами на красном фоне. На том же фоне отнюдь не злобно скалился красивый умный пес, упрятавшийся в руку, когда пальцы стали вытаскивать сигарету. Зажглась спичка, другая, спички шаркали, искрили, оставляя белые следы на коричневой сернице коробка. Сигарета задымилась наконец. - Да Манцев его фамилия! Манцев! Батареей командует! - прорвало начальника штаба. - Отличный офицер, скажу я вам! Только надо ли... - Надо, - поправили его наставительно. - Надо. Человек приобретает все-таки общефлотскую известность: нарушитель приказа. А он, приказ, отдан в нелегкое для эскадры время, принято было во внимание столько факторов, учтены обстоятельства, известные только немногим. Понимать его можно ведь по-разному. Хотя бы и так: особо отличившегося матроса увольнять на берег сверх тридцати процентов, указанных в уставе... (Долгушин удивленно поднял голову). Манцев. Манцев,.. Что- то вспоминается... - Указательный палец выписал в воздухе нечто протестующее. - Я не хочу запоминать его таким и не могу. Не век же он вредил эскадре... Такой поворот в разговоре Долгушин и Барбаш учитывали, и решено было, что о Манцеве скажет Барбаш - куратор и экзекутор тех лейтенантов и старших лейтенантов, о судьбах которых не мог не думать командующий. И скажет прямо, предложит на выбор: перевод, понижение в должности, увольнение в запас. Но сказал о Манцеве сам Долгушин, неожиданно для себя. Напомнил о стрельбе No13, о прекрасной училищной характеристике, говорил о том, что только благородный и наивный юношеский порыв бросил Олега Манцева, советского офицера, в авантюризм и что преданность его флоту и делу партии несомненна. Хорошо говорил. - Ну вот... Новое поколение приходит на флот... - В тихом голосе странно переплетались разочарование с завистью. - Я на сторожевом корабле начинал. Боцмана слушал, как отца родного. А тогда все были равны, все были военморами. Манцев, Манцев. Фамилия пронумеровалась, соотнеслась с указателями каталога, пробежала по ящичкам с буквами и цифрами и прочно угнездилась в многоэтажной памяти. - Готовится проект приказа... Первое. Комендантский взвод - это согласовано с командующим флота - будет расформирован, порядок в городе и гарнизоне на ведем своими силами, патрули станут помощниками, поводырями матросов на берегу, а не пугалом. Второе. Дежурства в комендатуре офицеров политуправления должны стать систематическими, а не от случая к случаю. Тысячи матросов на кораблях - это фундамент, на котором стоит пирамида, об этом забывать нельзя. Третье, самое главное. При аттестации офицеров будет учитываться умение воспитывать. Мало матросов увольняется из подразделения - плохо воспитываешь! Должности не соответствуешь! Очередного воинского звания не достоин! Все. Да, все. Можно было поворачиваться и уходить. И начальник штаба поднялся, вышел из тени, явился грозно, блеснул красивыми черными глазами, улыбнулся, под правой скулой его розовел фурункул, что и было причиною демонического уединения под сенью синих шторок, чем и объяснялся просторный синий китель... Да, надо уходить. И как быть с Манцевым, решать не хотелось. И уточнять что-либо. В этом салоне словами не бросались, невозможно было бросаться здесь ими. Не хотел Иван Данилович уточнений и все-таки получил их. Барбаш, - что ценил в нем Долгушин, - никогда, ни при ком и нигде не терялся, всегда ставил себя независимо и любое дело доводил до позволяющей обстоятельствами ясности. - Прошу прощения, товарищ командующий, но главного мы не услышали, - сказал Барбаш напористо, вызывающе даже. - Какие будут указания относительно старшего лейтенанта Манцева? И вновь указательный палец предостерег от поспешности. - А вот к этому вопросу вы, товарищ Барбаш, и вы, Долгушин, не подготовились. Когда катер отвалил от борта "Кутузова", Барбаш поманил Долгушина в рубку и мрачно сказал: - Уходи, Иван, с эскадры. Не понимаешь ты их. А они - тебя. В начале августа Олег Манцев сдал экзамен на право самостоятельного несения ходовой вахты, на год раньше срока, установленного на линкоре. Не имевшее прецедента событие происходило в кают-компании, за столом восседали: командир, старпом, командиры боевых частей и служб, помощники флагманских специалистов. Старпом не столько экзаменовал Манцева, сколько доказывал штабу, что линкоровские офицеры - лучшие на эскадре. ("Капитан 2 ранга Милютин Ю. И., умело руководя тактической подготовкой подчиненных ему офицеров...") Оценка была традиционно заниженной: "удовлетворительно". "Молодец!" - вымолвил, правда, командир, что тоже было рекордом, в пятый раз Олег награждался командирским одобрением, которое на эскадре ценилось выше благодарности командующего. Теперь Манцев полноправно ходил по мостику, с новым вниманием смотрел на командира и старпома, истинных хозяев мостика, запоминал жесты их, слова, вникал в тонкости. В свою походную каюту командир заходил только на минуту и в тех случаях, когда поступала шифровка, закодированная его личным шифром. Память его хранила все ситуации, выпавшие на долю мореплавателей всех эпох, поэтому любое изменение
|