|
служб. Штурман, например, определяет девиацию магнитных компасов, изучает район предполагаемого плавания и делает предварительную прокладку. Работа штурмана в чем-то похожа на подготовку прозаика к писанию романа. В отличие от прозаика поэт чаще всего выходит в открытое море наобум, без запасов питьевой воды и даже без карт. Лоции он не знает, о глубинах в районе плавания не осведомлен, о господствующих ветрах тем более, хотя красивое выражение "роза ветров" ему знакомо... Милютин сделал паузу, обвел взглядом кают-компанию, убедился в том, что его понимают так же исполнительно и хорошо, как и на ходовом мостике. Завершая теоретическую часть, напомнил о том, что некоторые поэты не хуже прозаиков знают условия мореплавания. шпаргалку с ветрами, глубинами и течениями прячут в рукаве, а иные, намереваясь катером пересечь Северную бухту, делают вид, будто они на плоту хотят доплыть до американского континента, громко прощаются с родными и современниками, заранее оплакивают себя и пишут завещания, юридического значения не имеющие... Разные бывают поэты, полусонно продолжал он. Один поэт настаивал на том, что он солдатский поэт. К сведению: солдатские поэты любят пить с генералами, чего никак не скажешь о матросских поэтах. Последние почему-то стыдятся своего низкого воинского звания и слова "матросский" избегают. Кроме того, адмиралы не терпят амикошонства, с подчиненными пьют редко. "Певцы моря" стихов не сочиняют, развивал свои мысли старпом, песен тем более не поют, "певцы моря" - эти прозаики низкой квалификации, на кораблях флота никогда не служившие. Кое-кто, поправился Милютин, и служил некоторое время, но был вовремя выгнан - за полную неспособность определиться в море по звездам, тем самым звездам, которые светят на каждой их странице. В газетах промелькнуло такое: "поэт Балтики". Поскольку не существует "поэта Северного моря" или "поэта Каспия", то "поэт Балтики" создан, конечно, в порядке эксперимента...
Лягнув затем "народных поэтов" за то, что титул свой получают из рук, никогда не державших томика Некрасова, старпом приступил к "просто поэтам". - Сами того не сознавая, они обнаруживают великолепное знание уставов и наставлений. Возьмем, к примеру, Твардовского. Все, надеюсь, читали его "Теркина". Трижды или четырежды этот Твардовский обсасывает следующую мысль: "В каждой роте служит Теркин". Есть вариант: "Теркин придан каждой роте". Голос Милютина окреп. - Чрезвычайно ценное замечание!.. Один Теркин на всю роту! Один! А не два! Не три! Тонко чувствующий устав внутренней службы, не говоря уже о корабельном, просто поэт Александр Трифонович Твардовский написал, в назидание строевым командирам, главу о том, что произошло, когда в подразделении оказалось несколько Теркиных... Вопросы есть?.. Вопросов нет. Вы свободны. Офицеры поднимались из-за столов, укрепленные в твердом убеждении: только командиру 5-й батареи лейтенанту Манцеву дозволено увольнять на берег 30% личного состава. Никому более.
18
- Товарищ лейтенант! - позвал шепотом Дрыглюк, и Олег тут же спрыгнул с койки, шагнул к умывальнику. Брюки выглажены, белый китель тоже, от надраенных пуговиц по каюте забегали зайчики, чехол на фуражке белее снега. 14.40 - пора на вахту, менять чистоплюя Петухова, опротивевшего и опостылевшего до мертвого равнодушия, до тупого безразличия. Четыре года проучились в одном классе, год как служили на одном корабле, в одном дивизионе, на учениях и тревогах слышали в шлемофонах дыхание друг друга. Да тут убежишь с линкора на самую грязную посудину флота, лишь бы расстаться с другом юности. Отдан правый якорю, на клюзе 76 метров, ветер зюйд-вест 2 балла, море штиль, запущено пародинамо No 2, командир на берегу, барказ No 374 на Минной стенке - такие вот новости преподнес при сдаче-приеме вахты лейтенант Петухов, командир группы управления, и добавил, снимая с рукава красно-белую повязку, самое существенное, сказал, что Юрий Иванович, старпом то есть, сегодня "зело любезен". - Ясно, - ответил Олег и отвернулся. Ни старпом, ни Байков, ни вся кают-компания не могли выбить из Петухова книжной дури, тот изъяснялся на языке мичманов из лавреневского "Разлома" и лейтенантов из "Капитального ремонта" Соболева
Корабль только вчера вернулся из пятисуточного похода (стрельба главным калибром), в базу пришел поздно вечером, женатые офицеры попрыгали в барказ - и к дому, все прочие отсыпались. На юте - ни души, кроме вахты, разумеется. Жара. Ни облачка в небе. Справа от Угольной пристани вытащены на берег лодочки с домашними названиями: "Саша", "Витя", "Нина". А слева - пляж, девушки Корабельной стороны показывают себя эскадре. В воздухе бухты, во всем мире - какая-то легкость, сытость, покой и благодать. Хорошо на земле живут люди! Сигнальщики доложили о барказе, и Олег поднял бинокль. Барказ - линкоровский, рейсовый, идет от Минной стенки, на барказе - офицер, не в белом кителе, а в синем, что сразу выдавало в нем человека, только что прибывшего в Севастополь, а два чемодана и шинель дополняли его до ясности: офицер назначен на линкор. Но куда именно? На линкоре традиционная нехватка офицеров, 2-й артдивизион вообще на голодном пайке, на зачетных стрельбах Манцев управляет огнем 6-й батареи, Гущину тоже приходится работать за двоих. Лукьянов расстался с начальником клуба, который понес какую-то ахинею перед киносеансом. Инструктор физподготовки сделал головокружительное сальто и теперь командовал танцами в Доме офицеров. Барказ подошел к трапу. На ют будущий сослуживец поднимался, как на трибуну: неторопливо, прямо держась, осознавая, будто под глазами тысячных толп, собственную значимость. - Старший лейтенант Званцев прибыл для дальнейшего прохождения службы на вашем корабле. Не очень-то грамотно, отметил про себя Олег, но не расстилаться же по палубе перед вахтенным офицером. Он глянул в поданные Званцевым документы и оторопел. Не артиллерист прибыл, не связист, не механик, не пропагандист и не инструктор физподготовки, как это могло показаться. Адъютант командира линейного корабля! Святое место адъютанта командира действительно пустовало. Незаконно и временно, то есть одиннадцатый или двенадцатый год, его занимал мичман Орляинцев, во всем устраивавший командира линкора, и менять его на офицера он не желал, как не желали того и предшественники командира. Адъютантом по уставу мог быть только офицер, окончивший командный факультет Высшего военно-морского училища и знавший по меньшей мере один иностранный язык. Таких офицеров сыскать на эскадре не так уж трудно, никто, однако, на линкор не просился и в адъютанты вообще не набивался, должность эта ни в грош не ставилась. И, главное, все знали, что нежелание расставаться с Орляинцевым командиры линкора выразили четко: все прибывавшие на линкор адъютанты подвергались - по негласному указанию старпомов - унизительным расспросам, прямым советам бежать с линкора без оглядки; с адъютантов требовали справку из санпропускника или ночного
|